У нашей газеты сегодня день рождения. 91 год! Почтенный возраст издания, летописца жизни и судьбы Хакасии, обязывает нас с уважением относиться к своим предшественникам. А значит, нам продолжать поисковую работу и собственно рассказ о газетчиках былых времён.

Год назад, к 90-летию «Хакасии» («Советской Хакасии», «Советской Хакассии»), мы издали книгу «Время — газетной строкой». Отдали должное мастерам пера и подмастерьям. Причём при подготовке материалов о газетчиках давно ушедших лет нам не всегда хватало документальных свидетельств. Вот и представление Клавдии Громовой, ответственного редактора «Советской Хакассии» в 1939 — 1943 годы, ограничилось архивными сведениями, её газетными воспоминаниями и газетным же — низкого качества — снимком. Кто знал, что спустя какое-то время фотографии Клавдии Михайловны нам пришлют… из США.
Там обосновался её внук-программист Дмитрий Тарасенко. Родом он из Томска, где и по сей день живут большинство потомков Клавдии Михайловны. И сама она, изъездившая страну от Москвы до самых до окраин, как оказалось, прожила в славном сибирском городе немало лет. До самой смерти, случившейся в 1987 году. А вышла на «томский след» Юлия Костякова, доцент ХГУ, при подготовке монографии о деятельности газет и радио Хакасии в годы Великой Отечественной войны. С её подсказки и начался широкозахватный (в основном через соцсети) поиск родственников творчески смелого руководителя «Советской Хакассии».
Ведь это она позволила себе в очень тяжёлую для страны пору, а именно 7 ноября 1941 года, выпустить газету в газете, посвящённую... победе над германо-итальянским фашизмом. Познакомимся с Громовой ближе?

Солнце взошло

Благо что найденный нами внук, кроме фотографий, прислал и воспоминания Клавдии Михайловны. Читаем: «Дед мой Александр Громов очутился в Сибири не по своей воле. Случилось это ещё в пору крепостного права. За поджог сена у помещика и за то, что не были выданы зачинщики бунта, всех жителей деревни выслали с Могилёвщины в Енисейскую губернию на золотые при­иски. Дед и бабушка шли со своими односельчанами до нового местожительства пешком полтора года. На лошадях везли только скудный крестьянский скарб, детей, престарелых и больных. На одной из этапных остановок и родился мой отец Михаил.
Отец запомнился мне таким, каким он вернулся с фронта первой империалистической войны. Контуженный, отравленный газами, он еле держался на ногах. Ютились мы тогда в подвальном помещении, куда редко заглядывало солнце, а в единственное окошко видели только ноги прохожих. Семья существовала на скудные заработки матери-прачки. Мало что изменилось и после того, как отцу, наконец, удалось устроиться чернорабочим в Красноярские железнодорожные мастерские. Надежды на лучшее не было. Меня ожидала судьба моей матери — неграмотной, бесправной, угнетённой тяжёлым трудом женщины...»
И далее Клавдия Михайловна пишет о событиях, которые определили всю дальнейшую линию её жизни: «Всех нас спасла Октябрьская социалистическая революция.
Мне было 10 лет, когда в Красноярске установилась Советская власть. Помню разговоры в семье о новой жизни. Мать стала ходить в школу, научилась читать и писать, избрали её делегаткой женщин, а позднее и депутатом Красноярского Совета рабочих... Новое появилось и в седьмой железнодорожной школе, где я училась: комсомольская ячейка. На её собрании 13 января 1923 года меня приняли в комсомол. В этом же году в составе делегации рабочих, крестьян и молодёжи Енисейской губернии была я на открытии в Москве сельскохозяйственной выставки. По возвращении выступала на собраниях с рассказом об увиденном и услышанном в столице Родины. Так началась моя активная жизнь в комсомоле».
Бойкая выпускница школы, оказавшись на комсомольской работе, занималась созданием пионерских отрядов. И это было не всегда весело. Наветы, угрозы. Случаи, когда «родители жестоко избивали детей за то, что они вступали в пионеры». Приходилось девушке и в хакасских аалах работать — в первую очередь со старейшинами, убеждая их «в пользе для детей быть пионерами». Чуть позже 19-летняя Клавдия уже со страниц «Юного ленинца» ратовала за счастливое будущее: Сибкрайком ВЛКСМ утвердил её заместителем редактора пионерской газеты. А дальше — комсомольская печать, которая определила и её личную судьбу.

Сумеречный след

«Молодые комсомольские активисты, они вошли в журналистику, встретились и подружились в бурном потоке событий того времени, — такие романтично-суровые строки о Клавдии Громовой и Владимире Голикове, поженившихся в 1931 году в Красноярске, оставил их старший сын Феликс. — Жизнь у газетчиков была беспокойная, их часто направляли работать в разные города. Я родился в 1932 году в Саратове, где мама работала ответственным редактором газеты «Молодой ленинец», мой брат Владимир родился в 1934 году в Иванове, сестра Надежда — в 1936 году в Сталинграде».
1932-й — особенный в жизни молодой семьи. Год рождения первенца. Год карьерного роста. И если Владимир Голиков уже работал в газете «Правда», то его супруга, умелый пропагандист интернационального воспитания молодёжи в саратовской газете, только что стала заведующей КИМ-сектором в Международной ленинской школе (в кадровом резерве Ком­интерна, откуда вышли Хонеккер, Гомулка, Тито...). Клавдия Михайловна знакомила иностранцев-слушателей с опытом работы ВЛКСМ, устраивала для них встречи с ветеранами партии, молодёжью Москвы. Столица и ей дарила неординарные знакомства.
Спустя многие годы она перечислит людей, «духовное богатство которых оставило неизгладимый след» в её жизни: Адриен Лежен, Косырев, Мильчаков, Вильгельм Пик, Эрнест Тельман, Димитров, Надежда Крупская, Михаил Калинин… В этом ряду, составленном уже после того, как пройдёт первая мощная волна реабилитации жертв политических репрессий, назван, с опечаткой, Косарев.
Александр Косарев. Очень сильное имя. Генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ, кумир молодых строителей нового общества, в 1938-м он будет арестован как «враг народа». Годом раньше, когда страну накрыли кровавые сумерки террора, Косарев в докладной записке Сталину посмел обратить внимание на то, что «честных людей на основании простых слухов, без разбора, без подлежащей проверки выгоняют из наших рядов, тем самым озлобляют их против нас». Такое не прощается. Шитьё громкого политического дела требовало доказательств, кои и выбивали из знавших комсомольского лидера людей. За связь с ним пострадали многие: кого с работы снимали, а кого и в вязкую трясину ГУЛАГа затягивали.
С Косаревым был дружен и супруг Громовой. Ещё с тех времён, когда Владимир Голиков возглавлял «Московский комсомолец» (1929 год), а то и раньше. Когда же «тучи над городом встали» (а к тому времени Владимир Борисович успел поработать от «Правды» ещё и в Иркутске, Иванове, Сталинграде, остаться вообще без работы, а затем потрудиться в газетах рангом значительно ниже, в том числе и в Красноярске), загнанный журналист отчётливо представлял исход дела ­Косарева.
О трагической развязке сын Феликс так напишет: «Отца принуждали выступить свидетелем обвинения, но он предпочёл покончить с собой».
И дальше: «Мама с нами, тремя малолетками, уехала в Красноярск, где жила её мать и где её знали. Может быть, благодаря другой фамилии маму не тронули, и она стала работать в сибирских СМИ». Сейчас можно только предполагать, что у Клавдии Михайловны было на душе. В любом случае тяжкие думы, рвущие сердце, не перевесили бы многопудовой ответственности матери. Надо было спасать семью. Кормить детей. Работать.

Притча от Громовой

И в этом ей помогали абсолютная преданность коммунистической идее, взращённая в юные годы, и безусловная вера в светлое будущее — вопреки мраку массовых репрессий. В родном городе, где её хорошо знали, Клавдия Громова трудоустроилась в «Красноярский комсомолец». Ответсекретарём.
«Душа редакции, уже зрелая журналистка», — так потом отзовётся о ней в своём повествовании Павел Ерофеев. Он был назначен редактором «молодёжки» на исходе 1938 года. Новичок в газетном деле, он не чурался советов Громовой:
«Она как-то рассказала по­учительную притчу.
— У иконостаса преклонили колени двое. Один смиренно шепчет: «Смилуйся, всемогущий, ниспошли мне премию. Иначе дознается жена, что я часть зарплаты загубил, алкаючи...» Другой перебивает молитву ближнего более громко и требовательно: «На меня, на меня ниспошли свою милость, всевышний! Помоги капусту сбыть повыгодней! Всё громче и наперебой звучат просьбы.
Спекулянт не выдержал: «Какую ты хлопочешь премию? Сталинскую?» — «Да что ты! Мне бы рубликов двадцать, на первое время заткнуть фонтан домашних упрёков...» — «На, получай пятьдесят и не беспокой Бога по мелочам!»
Закончив, Клавдия помолчала и спросила с хитринкой:
— Уразумел?
— Забавно. Получается, тропинки к Богу — и те для бедных перекрыты богатеями.
— Верно. Но и другой вывод сделай. Не беспокой начальство по мелочам. Отделываясь ими, в большем отказать может».
Иносказания от Громовой были к месту. Помогали Ерофееву дозировать редакционные чаяния-просьбы в крайком партии, где сектор печати возглавлял не кто-нибудь, а Константин Устинович Черненко.

Задача — нормализовать работу редакции

Тем временем страна потихоньку выходила из оцепенения, вызванного политикой Большого террора. Внесудебные органы, кроме особого совещания, были ликвидированы. Массовые операции, венцом которых становились беспощадные в своём сумасбродстве процессы, усмиряли свой ход.
Газеты — «приводные ремни от партии к массам» — после ежовщины тоже перевели дух. Взять «Советскую Хакассию». Её же здорово подкосил 1937 год, когда были репрессированы редактор Илья Кавкун, ответственный секретарь Елена Степанова, и. о. редактора Александр Чепсаров. А дальше за выпуски номеров отвечал то один человек, то другой, то третий… Кадровая чехарда в областной газете завершилась осенью 1939 года — с приходом Клавдии Громовой.
«Она смогла нормализовать работу редакции, привлечь новых авторов, создать новые руб­рики, тематические страницы, — отмечает исследователь хакасских газет Юлия Костякова. — Эта практика была успешно продолжена и во время войны. Показательным может служить тот факт, что за четыре сложнейших года в адрес К.М. Громовой лишь однажды — в марте 1942 года — было высказано критическое замечание, к тому же технического характера, за задержки с перепечаткой статей из «Красноярского рабочего» и публикацией сводок Совинформбюро».

Тот самый ликующий номер

Получается, из ряда вон выходящий — с преждевременным ликованием по случаю победы в войне — номер за 7 ноября 1941 года остался безнаказанным? А как же семейная легенда о том, что за этот выпуск Клавдия Михайловна «получила строгий выговор по партийной линии»?
Вот он, 264-й номер газеты с призывом: «Отстоим революционные завоевания от фашистских бандитов. Да здравствует победа!» Три полосы — о трудовых подарках к годовщине Октября и, безусловно, о мужестве воинов, сражающихся на фронтах Великой Отечественной. Здорово же подняли настроение читателям в своём письме 18 воинов-таштыпцев: «...Недалёк тот день, когда фашисты, преследуемые нашей Красной Армией, непобедимой армией великого советского народа, будут смазывать пятки и удирать, теряя свои рваные штаны». Вера в скорый крах гитлеризма, коей заряжены первые страницы газеты, достигает апогея на заключительной, четвёртой.
Эта полоса дана под шапкой: «В день победы над фашизмом». И с предупреждением: «Сегодня коллектив редакции «Советская Хакассия» попытался представить себе, как будет выглядеть обычный номер нашей газеты в день победы над гитлеровской Германией». Сообщение от Государственного комитета обороны, передовица «Мы победили!», информации о приёме в Кремле, о парадах в Москве и Выборге, мини-интервью Героев Советского Союза, заметки из освобождённой Европы, рапорты о празднествах в Абакане, о встрече фронтовика-орденоносца в хакасском колхозе, о завершении строительства сахарного завода и трудовых подвигах земляков. Например: «Вернувшись с фронта, знатный лесоруб Хакассии товарищ Андреев приступил к работе. В первый же день Андреев дал 10 норм в смену». И завершает номер объявление: «Кинофабрике нужен человек типично-дегенеративного вида на роль Гитлера в готовящейся картине «Конец бандита».
Такие публикации, по замыслу ответственного редактора, должны были воодушевить читателей, вселить в них веру в победу. Столь креативный выпуск и спустя годы был дорог Клавдии Михайловне: рассказывала о нём детям. Старший сын потом даже напишет, что, прочитав газету, «люди в глубинке приняли это за правду, устроили грандиозные гулянки». И это, несмотря на предупреждение редакции, набранное крупным кеглем?..

Когда пуговица кажется пудовой

Клавдия Михайловна вообще любила вспоминать «Советскую Хакасию», коллективу которой в годы войны выпало заниматься благодарной работой. «Мы стремились каждое слово подчинить интересам фронта. Поэтому, кроме узко военной тематики, читатель находил обильный материал о борьбе за хлеб, за золото, за уголь, за лес, за победу...» «Гвоздями» же номеров были письма с войны. «В каждой семье с напряжением ждали вестей с фронта. Про боевые действия защитников Родины хотелось знать в подробностях. На редакционной летучке решили: попросить воинов Советской армии из Хакасии (их адреса мы получили у родственников) стать собственными военными корреспондентами «Советской Хакасии». На просьбу редакции откликнулось больше 100 бойцов и командиров. Это были летчики, артиллеристы, пехотинцы, минеры и журналисты фронтовых газет. Они информировали читателей о боевых операциях на всех фронтах, и что особенно дорого, они писали об участии в боях воинов из Хакасии...»
Выпуск газеты за 3 октября 1943 года стал последним, который подписала в печать Громова.
Дальше — возвращение в родной город, где она возглавила «Красноярский рабочий». Сейчас уже никто не скажет, чего ей это стоило — нести ответственность не только за издание, но и за свой дом. Ведь там сплошь ребятишки! И никакого мужа. Может, кто из родственников помогал? Мало того что мама Феликса, Вовы и Нади допоздна работала, так ещё и в командировки ездила. По крайней мере, так было в «Советской Хакассии».

Одна из самых памятных поездок от областной газеты — на Карельский фронт. Вот как автор описывает встречу в расположении минёров:
— Вы счастливая. Только что с больших операций вернулись два отряда. Бойцы еще не остыли от боя…
Через полчаса я уже разговаривала с гвардейцами.
— Когда идём в поход, боимся лишнего взять, иной раз пуговица пудовой кажется. А для него 4-5 пар запасных лыж берем. Тяжелый чорт, проваливается в снегу, лыжи не выдерживают, и на этот раз пять пар испортил.
Таким образом бойцы представили Громовой героя операции Мисюкова. И дальше уже от его имени рассказ:
...Приказ был: на 140 километре спустить под откос воинский эшелон, взорвать мост и захватить языка.
Лес. Идем осторожно, боясь наступить на ветку. Иная хрустнет, а у тебя в ушах словно выстрел из пушки раздастся… Наконец, добрались до хутора. Велико же было удивление финна и его растерянность: до фронта 110 километров и вдруг красноармейцы. Сведения давал охотно: железную дорогу охраняет несколько батальонов, до моста 35 километров.
Дальше стали продвигаться еще более осторожно. Итти трудно, весна, начало таять. Я уже на пятые лыжи встал, а до моста еще четыре километра. Опереться бы на лыжные палки. Не могу, руки заняты взрывчаткой. Мелькнула мысль: взять ее в зубы. Не удержать — 16 килограммов. Но иного выхода нет. Попробовал. Кровь прилила к лицу, вены натянулись словно канат… Крепко сжал челюсти. Иду, и вдруг появляется непреодолимое желание плюнуть. С каждой минутой взрывчатка становилась тяжелее, казалось, что зубы вот-вот вырвутся из гнезд и выпадут на снег. Усилием воли еще плотнее сжимал губы. До моста несколько метров. И их прошел. Остальное все как обычно. Подложил мину, поджег шнур. Финны схватились только тогда, когда я уже отполз от моста на недостигаемое для выстрела расстояние. Вскоре раздался взрыв и в воздух полетели куски железа, дерева.

Сей курсив столь красноречив, что и восклицать по поводу журналистского мастерства Громовой не надо. Да, она очень редко писала под своим именем. Бывало — под псевдонимом. Ну а в режиме нон-стоп занималась редактированием, а то и переписыванием неуклюжих опусов корреспондентов. (И, кажется, эта традиция заавторства не­убиваема, потому как хорошие журналисты во все времена на вес золота.)
Публикацией воспоминаний о поездке на фронт Клавдия Громова попрощалась с читателями «Советской Хакассии». Они вышли 6 октября 1943 года, и этот номер подписан уже Семёном Константиновичем Добровым.

Защитить семью

А Громова отвечала за выпуски главной краевой газеты. Потом — за освещение событий в крае на страницах «Правды», став её собкором. В 1947 году возглавила Красноярское книжное издательство. Тот же год изменил и личную судьбу женщины, заряженной на работу.
В 40 лет она вновь вышла замуж. За фронтовика Петра Михайловича Тарасенко, работавшего в органах МГБ и МВД. Взяла его фамилию. Её же дали подросшим детям: были Голиковы, Громовы — стали Тарасенко. Отчество тоже сменили. «Пётр Михайлович хотел защитить их», — так сегодня, с высоты прожитых лет, объясняет ситуацию Пётр Феликсович Тарасенко, ещё один внук нашей героини.
Дети же её, в первую очередь Феликс и Владимир, словно в благодарность за заботу Петра Михайловича прославили его фамилию. С 1970-х годов она стала очень громкой в Томской области.
А началось всё с ТГУ, на радиофизический факультет которого последовательно поступили братья Тарасенко. Учёба, спорт, жизнь молодая. Энергия через край, как будто от матери передалась. Она же тем временем продолжала свой бой на идеологическом фронте — заведовала сектором печати Красноярского крайкома партии, руководила городским управлением культуры. В 1957 году стала собственным корреспондентом «Советской России» по Хабаровскому краю и Магаданской области, затем — по Омской области. И уже пенсионерами Тарасенко-старшие перебрались в Томск, поближе к сыновьям.

Пельмени бабы Клавы

Одно время жили, ближе не бывает, в одной квартире с семьёй старшего сына, Феликса Петровича.
— Бабу Клаву я помню как исключительно благожелательного, тёплого человека. Она очень любила устраивать коллективные лепки пельменей зимой: дети, внуки, Пётр Михайлович — все, кто был дома, к ним приобщались, — вспоминает Пётр Феликсович Тарасенко. — Причём каждый обязательно делал пельмешек с сюрпризом. И те, кому они во время обеда попадались, загадывали желание. А сюрприз какой? Обычно пельмень без мяса.
Ещё баба Клава очень любила книги дарить. Сама много читала и нас, внуков, приучала. Но не было такого: «Ну-ка, читай, чего бегаешь на улице!» Она дарила книги, которые могли нас заинтересовать. Помню, я зачитывался приключениями пацана, бредившего авиацией. И все книжки от неё с пожеланиями. Например: «Я надеюсь, что ты принесёшь пользу людям и Родине». Да, она была убеждённым коммунистом. И в то же время ярким, харизматичным человеком. Лучшие внутренние качества она передала своим сыновьям. В Томске они пользовались большим авторитетом. Их все так и называли: братья Тарасенко. Бренд.

Бренд «Братья Тарасенко»

Феликс и Владимир Тарасенко входили в знаменитую группу, занимавшуюся созданием автоматизированной системы управления хозяйством Томской области. Были её ключевыми фигурами. Под руководством Владимира Петровича автоматизированы технологические процессы перекачки нефти по нефтепроводам Сибири, созданы системы информационного обеспечения добычи нефти, разработаны АСУ для судов, летательных аппаратов и наземного транспорта. Феликс Петрович координировал программно-целевой комплекс «Лес и лесообработка», осуществлял научное руководство работами по оценке перспектив нефтегазоносных районов Томской области. И это лишь часть огромной и многогранной деятельности, в которой братьям Тарасенко счастливо удалось интегрировать образование, науку, производство и (в дальнейшем) предпринимательство.
Доктора технических наук, профессора, они имели собственные научные школы. Вырастили достойнейших учеников. «Лектор от бога», «Учёный, который одной парой навсегда мог привить любовь и уважение к системному анализу» — это из комментариев в социальной сети на недавнюю (в первый день 2021 года) смерть Феликса Петровича. Столь же ярким, любимым студентами и аспирантами был его брат, на 18 лет раньше ушедший из жизни.

Фамильная черта

— Дети Клавдии Михайловны — и сыновья, и дочь (Надежда Петровна, очень достойный человек, со своей семьёй жила в Омске) — были выразительными, изобретательными, умеющими формулировать свои мысли, открытыми к людям. Это, я думаю, у них от матери, — считает Пётр Феликсович Тарасенко.
Сам он, ещё недавно доцент кафедры системного анализа и математического моделирования института прикладной математики ТГУ, пошёл по стопам отца. Точно так же поступил и старший брат: Владимир Феликсович Тарасенко, профессор той же самой кафедры в ТГУ. А ещё он преподаёт в ТУСУРе, политехническом университете.
Человек занятой, Владимир Феликсович, вспоминая бабушку, продемонстрировал фамильное умение чётко выражать мысли:
— Столь тёплого и хорошего человека, как она, я в жизни не видел. В то же время баба Клава была несчастной женщиной, свято верившей в коммунизм, которому она простила всё: убийство своего первого мужа — Владимира Борисовича Голикова… Несмотря ни на что, ей удалось поставить на ноги своих сыновей и дочку. Вечная ей память. Не дай бог нам попасть в такую же ситуацию.

Вера САМРИНА